– А где ваша первая жена? – некстати встряла Хэл. Силыч на миг помрачнел, потом с несколько натужным дружелюбием произнес:
– Девочка, я же не спрашиваю тебя, где твоя семья. Позволь и мне не отвечать на твой вопрос.
– Ладно. А… – Я незаметно пихнула Хэл локтем в бок. Та намек поняла и продолжать не стала. Ох, чую, достанет она меня потом расспросами…
– Прошу, проходите. – В сенях появилась невысокая худощавая женщина средних лет. Она тотчас подхватила на руки младшего и, улыбнувшись Силычу, прошла в горницу. Мы переглянулись и без колебаний последовали за ней.
Хозяйка посадила ребенка на лавку и поманила нас за собой.
Мы поднялись по узкой скрипучей лесенке на второй этаж, который оказался одной довольно большой комнатой. На полу валялись штук шесть соломенных тюфяков и с десяток подушек.
– Здесь вы сможете отдохнуть и восстановить силы. Через полчаса будет готов ужин.
– Спасибо. – Я улыбнулась и, пошарив в кошельке, протянула ей несколько медных монет. – Вот, возьмите за хлопоты.
Но хозяйка даже не взглянула на деньги, она пристально посмотрела мне в глаза и тихо сказала:
– Девочка, ты ведь ведунья, так? – Я кивнула. – Тогда ты должна понимать, что когда человек несет в себе проклятие, то самой большой радостью для него становится возможность побыть рядом с простым человеком и сознавать, что ты не причинишь ему ни малейшего вреда. Ваш приезд для нас – это как раз такой случай вспомнить о том, какие мы были до того, как нас прокляли. Вы – словно мост между нашим настоящим, наполненным злом, и прошлым, когда мы не знали, что такое убийство…
Она печально улыбнулась и вышла, заскрипели ступеньки лестницы. Как это, наверное, тяжело, подумала я, нести на себе груз проклятия, неукротимого зла, которое невозможно ни изгнать, ни подчинить. Люди деревни Ивушки сделали почти невозможное – они попытались ЖИТЬ. Жить, как раньше, трудиться, растить детей и с надеждой смотреть в будущее. Я слышала о случаях, когда ставшие оборотнями люди сводили счеты с жизнью, потому что это было невыносимо – просыпаться по утрам во дворе собственного дома голым, покрытым чужой кровью, и гадать, кто же ночью погиб по твоей вине. Кто-то смиряется, уходит жить в глухие леса или к себе подобным, кто-то продолжает жить, как обычно, в надежде исцелиться, а кто-то покупает серебряный кинжал…
– Ев, а Ев! – Я машинально убрала монеты обратно в кошель и посмотрела на Хэл. – А почему Силыч обиделся, когда я спросила его о первой жене?
– Неужели ты не поняла? – заговорил вместо меня Данте, глядя в небольшое окошко, забранное плетеной решеткой. – Он убил свою первую семью, когда перекинулся. Скорее всего, во время своего первого превращения в волколака. Согласись, такое забыть трудно и говорить об этом тяжело.
– Вообще-то среди волколаков существует печальная статистика, – сказала я, снимая сумку с плеча и садясь на тюфяк. – Почти все они рано или поздно убивают своих близких во время превращения. Редко кто сразу понимает, что с ним произошло, и торопится уйти из семьи. Эти оборотни почти все живут с огромным чувством вины. Хотя я, по правде говоря, не осуждаю их. Потому что знаю – преодолеть лунное проклятие не в силах никто, какая бы огромная сила воли у него ни была. Это выше разума, выше чувств…
Хэлириан пристально посмотрела сначала на Данте, который словно приклеился к окну, потом на меня и тихо сказала:
– Ева, ты так хорошо понимаешь оборотней, лес, даже эльфов и разумных волков… Интересно почему?
– Может, потому что я ведунья?
– Да нет, вряд ли. Я не много людей встречала, но так хорошо живых существ, по-моему, понимаете только ты и Лексей Вестников. Другие бы наверняка осудили оборотней, сказали, что они чудовища… А ты им сочувствуешь.
– В мире мало сочувствия. – От моих собственных слов мне стало грустно. – Еще меньше его у людей. Вряд ли мир станет лучше оттого, что я попытаюсь понять оборотней и буду им сочувствовать. Но, может быть, это поможет кому-то понять, что на самом деле мир не настолько плох, как кажется.
– Ага, он еще хуже, – буркнула Вилька, которая в данный момент сосредоточенно вытряхивала из сапога песок и мелкие камешки, которые набились туда во время прохождения по непролазной дороге к Ивушкам. – Ева, я все понимаю, тебе хочется пофилософствовать, но у нас есть более насущные проблемы. Ты как хочешь, но мне в этой деревне оборотней очень и очень неуютно. Поэтому давай немного отдохнем и свалим отсюда. Я лучше в лесу заночую, чем здесь!
– А я с тобой не соглашусь, сестричка. – Алин хлопнулся на тюфяк рядом со мной, я недовольно поморщилась, но сгонять наглого эльфа не стала. – Если вдруг кому-то из оборотней приспичит перекинуться, то здесь, в доме, мы будем в гораздо большей безопасности, чем в лесу. Так, Ева?
– Алин, это редчайший случай, когда я с тобой согласна. – Я сладко потянулась, разминая затекшие мышцы. – Волколаки в поисках пищи могут уходить довольно далеко от логова, версты за две, а мы по такой ужасной дороге вряд ли отъедем дальше. То есть я-то на Серебряном отъеду, но вот вы на лошадях не сможете. А часа через полтора уже совсем стемнеет, ехать по такой дороге в темноте – только лошадей калечить. Так что одно из двух – либо просимся на ночлег здесь, в надежде, что если вдруг кто и перекинется, то хозяева нас не выдадут, либо выезжаем в лес, где нас любой волколак запросто отыщет, и хорошо еще, если мы просто проведем ночь без сна.
– А с чего бы ему нас искать? – недоверчиво спросила Вилька. – Ему что, добычи в лесу мало?
– Ага, с учетом того, что сейчас осень? Да и лесные звери не такие безмозглые, как о них думают. Оборотня они за полверсты чуют. Да и зачем ему гоняться за мелкой живностью, когда убить человека во много раз проще.