Синяя Птица - Страница 66

– Ну, вот мы и остались вдвоем, ведунья! – проворковала нежить, выходя из неосвещенного угла и медленно приближаясь ко мне.

– Что я должна делать? – холодно спросила я.

– Ничего, моя дорогая. Просто сними перчатки и протяни мне руки. И расслабься.

Я фыркнула, но ничего не сказала. В конце концов, Вилькина мать мне не раз говорила, что если не удается отвертеться от чего-то неприятного, нужно просто расслабиться и получить удовольствие. Поэтому я глубоко вздохнула и, с трудом стянув с забинтованных кистей перчатки, протянула руки к подошедшей ко мне вплотную нежити.

– Неприятных снов тебе, моя дорогая, – нехорошо улыбнулась та и коснулась кончиками когтей моих забинтованных ладоней.

В голове у меня что-то щелкнуло, в глазах потемнело, и я моментально провалилась в сон, из которого могла не выйти…

Очнулась я от сильной боли в левой лодыжке. С трудом, опираясь руками на мягкий лесной мох, села и принялась рассматривать ногу. Вроде ничего страшного, но идти все равно нельзя – больно очень. Наставник говорил, что в таких случаях лучше всего приложить что-нибудь холодное, но ручья поблизости не наблюдалось, а вода в небольшой деревянной фляге, которую я захватила из дома, уже почти кончилась.

Так, без паники, Ванька, что-нибудь придумаем. Что там говорил наставник – в лесу главное не бояться, а лесные жители, даже мелкая нечисть, не станут обижать ребенка… Я раздраженно дернула себя за правую тоненькую косичку, закрепленную на кончике простой зеленой ленточкой, и поморщилась – когда же у меня волосы наконец вырастут до нормальных размеров-то? А то все девчонки из соседней деревни уже щеголяют с красивыми косами и шелковыми лентами, а я в свои восемь лет таскаю только льняные рубашки и штаны! А хочется-то мне красный сарафанчик, как у дочки пекаря, и бусики, и еще лапоточки красивые, цветные…

Я обиженно захлюпала носом и попыталась подняться, но ногу тотчас прострелило резкой болью. Я упала на землю и заплакала от боли и обиды. Ну вот, ногу подвернула, а до избушки-то еще ой-ой как долго идти! До заката не успею, а ночью, как рассказывал наставник, по лесу шастают всякие злые звери, которые любят детей обижать! Что же делать-то?!

Я оглянулась вокруг и тотчас заметила высокую суковатую палку, валявшуюся всего в нескольких шагах от меня. С одного конца палка оканчивалась небольшой рогатиной – может, она подойдет? Я подползла к палке и, взяв ее в руки, стала внимательно рассматривать. Что ж, наверное, длинновата, но опираться на нее можно – авось до дома и доберусь…

Идти было трудно – ушибленная нога болела, да так, что наступить на нее нельзя было совсем. Но ничего, главное – что я медленно, но верно приближаюсь к дому. Тропинка хоть и узкая, но хорошо утоптана – по ней каждый день соседские ребятишки поутру за грибами бегают. Вернее, бегали, потому что грибы в ближнем лесу уже закончились, а в самую чащу мальчишки лезть боятся. Да и родители не велят – если ослушаешься, то высекут хворостиной так, что два дня сидеть не сможешь. Мне-то в этом смысле повезло – наставник меня ни разу не бил, так, иногда подзатыльник отвесит, если расшалюсь совсем, но за прут не брался ни разу, а уж про палку и говорить нечего.

Тропка вильнула, проходя по краю оврага. Я шла аккуратно, как только могла, но все равно, когда я проходила по краю ямы с крутыми берегами, влажная после недавно прошедшего дождя земля оползла прямо под моими ногами, и я, взвизгнув, кубарем скатилась на самое дно, звучно шлепнувшись в жидкую грязь. К ушибленной ноге добавилась боль в расцарапанном боку, и вот тут я разревелась в голос.

Я плакала, звала наставника, но никто так и не пришел. А солнце неумолимо сползало за макушки деревьев, и на лес вместе с сумерками наползала зловещая тишина. Постепенно стемнело, и я уже боялась не то что кричать, а даже чересчур громко дышать. Я сжалась в комочек у скользкой глиняной стенки оврага, под ненадежной защитой корней, пробившихся сквозь рыхлую глину и образовавших нечто вроде шалашика, куда я забилась, тихо плача от боли и страха.

Внезапно прямо у меня над головой раздалось приглушенное рычание.

Я застыла, как мышь под веником, боясь даже дышать и надеясь, что недобрый зверь, принюхивающийся на краю оврага прямо над моей головой, поскорее уберется восвояси. Тишина затягивалась – зверя не было слышно, но я почему-то точно знала, что никуда он не ушел, что он по-прежнему топчется у меня над головой, выискивая себе добычу.

Сверху на меня посыпались комья земли и, задрав голову, я с ужасом увидела, как огромный черный волк, осторожно перебирая лапами, спускается вниз, в овраг. Приглушенное ворчание стало громче, и волк, неловко оступившись, соскользнул на дно оврага.

И очутился всего лишь в десятке шагов от меня.

Я увидела, что глаза волка светятся в темноте ярко-красным светом, не так, как у обычных волков – у тех глаза желтые. Значит, это волк не из простых, а как раз из тех очень злых зверей, о которых наставник рассказывал совсем недавно. Он еще показывал, как нужно пальцы складывать, если повстречаешь таких зверей. Наставник называл их нежить.

Волк тихо рыкнул, наконец-то заметив меня, съежившуюся в шалашике из корней, и припал к земле, готовясь к прыжку. Я взвизгнула и попыталась сложить пальцы так, как учил меня наставник, и на удивление, у меня получилось – с ладоней сорвался ослепительно голубой клубок огня, который прокатился по шерсти волка.

С перепугу я промазала, но волк взвыл и покатился по земле, стараясь сбить голубое пламя, которое с шумом охватило его пышную шубу. Это ему удалось, и он, не тратя времени зря, метнулся ко мне темной молнией, противно пахнущей паленой шерстью. Я закричала, и в последний момент каким-то чудом успела выкатиться из-под корней, распластавшись на холодной глине.